thagastan (thagastan) wrote,
thagastan
thagastan

Categories:

Как умирают империи - Милосердие военных врачей

О нем, густо замешанном на утерянной духовности, говорит нам 

ПИСЬМО 
В.  ГАЛАФЕЕВОЙ,  ЖЕНЫ  КАПИТАНА  11-го  ТУРКЕСТАНСКОГО  СТРЕЛКОВОГО  ПОЛКА Г.И.  ГАЛАФЕЕВА, 
В  МОСКОВСКУЮ  ГОРОДСКУЮ УПРАВУ 
С  ЖАЛОБОЙ  НА  ИЗДЕВАТЕЛЬСКОЕ ОТНОШЕНИЕ  К  ТЯЖЕЛОРАНЕНЫМ  ПРИ ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИИ  ИХ  ВОЕННЫМИ  ВРАЧАМИ МОСКОВСКОГО  ЭВАКУАЦИОННОГО  ПУНКТА

 
 9 января  1915  г.
 Мой  муж,  Г.И.  Галафеев,  ротный  команд[ир]  11-го  Туркестанского  стрелкового  полка, 21-го  ноябр[я]  был  ранен  в  глаз  и  контужен  в  голову,  после  чего  его  эвакуировали  в  Москву. Ехать  ему  пришлось  в  числе  многих  других  раненых  с  воинским  поездом,  который  совсем  не был  приспособлен  для  перевозки  раненых,  а  возили  в  нем  заразных  больных.  Доктор  предупредил,  что  перевязочных  средств  у  него  никаких  нет,  а  служебный  персонал  был  так  ограничен,  что  раненые  должны  были  сами  услуживать  друг  другу.  Измученных  до  последней степени,  28-го  привезли  в  Москву.  С  вокзала  по  распоряжению  какого-ниб[удь]  высш[его] начальства  их  отправили  сначала  в  Лефортово,  но  там  их  не  приняли,  сказав,  что  это  ошибка,  что  их  следует  везти  на  Ходынку,  в  Никол[аевские]  казармы,  в  1-й  эвак[уационный] пункт.  Но  в  Никол[аевских]  казарм[ах]  не  было  какого-то  генерала,  который  должен  был их  принять  и  записать,  поэтому  им  предложили  дожидаться  6  ч  вечера  (с  7  ч  утра)  или  же ехать,  кто  куда  хочет,  с  тем,  чтобы  к  6  ч  вернуться.  Мой  муж  поехал  домой,  но  вернуться  к назначенному  сроку  уже  не  мог,  т.к.  не  в  состоянии  был  встать  с  постели.  Лечили  его  врачи Носоновский  и  Молчанов,  оба  нашли  сотрясение  мозга  и  прописали  полный  покой,  не  снимая,  —  лед  на  голову,  и  уже,  конечно,  полную  невозможность  двигаться.
Так  как  муж  обязан  был  явиться  на  комиссию  военных  врачей,  то  чтобы  не  вышло  какой-ниб[удь]  неприятности,  я  повезла  туда  сама  его  рапорт,  в  котором  он  указал  причину,  благодаря  которой  не  мог  сам  явиться.  Мне  там  сказали,  чтобы  я  не  беспокоилась,  что  рапорта вполне  достаточно  и  что  он  может  явиться  тогда,  когда  будет  себя  чувствовать  более  здоровым.  Но  несмотря  на  это,  через  три  дня  муж  получил  предписание  по  военным  обстоятельствам1  явиться  немедленно  на  комиссию  в  1-й  эвакуац[ионный]  пункт.  Посылать  свидетельства  врачей  было  поздно,  да  и  вряд  ли  они  бы  имели  значение.  Пришлось  нанять  автомобиль и  везти  его  туда.  Пока  мы  доехали,  несчастному  несколько  раз  делалось  дурно.
 Что  делается  в  помещении  комиссии,  описать  невозможно,  более  грязного  и  не  соответствующего  своему  назначению  места  мне  не  приходилось  видеть.  Раненым  офицерам  по  нескольку  часов  приходилось  стоять,  дожидаясь  своей  очереди,  в  маленькой,  битком  набитой кухне  и  таком  же  узком  темном  коридорчике,  некоторые  не  выдерживали,  и  их  без  памяти 
вытаскивали  на  воздух;  при  мне  один  капитан,  принесенный  в  комиссию  на  носилках,  грозил застрелиться,  если  ему  придется  там  пробыть  еще  немного.  Всего  не  опишешь,  было  ужасно до  невероятности.  С  мужем  тоже  сделался  обморок,  и  я  назад  довезла  его  почти  без  памяти.
 Врачи  мужа  не  осматривали,  а,  заглянув  в  его  бумаги,  предписали  явиться  через  неделю.  Одна  мысль  об  этом  приводила  нас  в  ужас,  нервы  у  мужа  были  издерганы,  и  после каждого  путешествия  на  Ходынку  он  чувствовал  себя  значительно  хуже,  да  и  я  была  измучена  безрезультатными  хлопотами  об  улучшении  его  участи.  Больше  всего  мужа  волновало,  что  при  таких  условиях  он  не  в  состоянии  будет  скоро  поправиться,  а  ему  не  хотелось задерживаться  дома,  т.к.  он  знал,  что  в  полку  большая  нужда  в  офицерах.
 Чтобы  дать  ему  возможность  спокойно  поправиться,  я  стала  просить  эвакуировать его  в  Калугу  к  старушке-матери,  с  которой  он,  кстати,  давно  не  виделся.  Но  все  мои хлопоты,  просьбы  и  даже  слезы  ни  к  чему  не  привели.  Начальник  1-го  эвакуац[ионного] пункта,  от  которого  это  зависело,  посылал  меня  в  комиссии  к  врачам,  а  врачи  говорили, что  это  их  не  касается,  и  посылали  к  начальнику  пункта.  Наконец  меня  обнадежили, что  могут  пустить,  но  он  должен  сам  явиться  перед  отъездом  на  комиссию,  а  когда мы  приехали,  ему  объявили,  что  вышло  новое  постановление  —  являться  в  комиссию через  каждые  три  дня,  независимо  от  состояния  здоровья,  и  что  пустить  его  в  Калугу поэтому  не  могут.  Я  не  могу  все  это  назвать  иначе,  как  издевательством,  и  над  кем? 
Над  измученным  и  нравственно,  и  физически  человеком,  и  поэтому,  когда  муж  подал рапорт  отправить  его  в  действ[ующую]  арм[ию],  я  должна  была  покориться,  т.к.  со своей  стороны  была  бессильна  чем-ниб[удь]  ему  помочь.  Он  предпочитал,  если  силы  не выдержат,  лечь  где-ниб[удь]  в  госпитале  по  дороге,  но  только  не  оставаться  в  Москве, где  пришлось  столько  вытерпеть  и  пережить.
 К  сожалению,  история  моего  мужа  —  далеко  не  единственный  случай.  14  дек[абря] мой  муж  полубольной  уехал  в  действующую  армию,  о  чем  подал  рапорт.  Десятки  раненых  офиц[еров],  и  более  серьезных,  чем  мой  муж,  испытали  то  же  самое.  Всех  я  помнить  не  могу,  но  на  меня  особенное  впечатление  произвел  несчастный  с  раздробленной чашечкой  колена  и  другой,  на  костылях,  с  перебитыми  ногами,  оба  обязаны  были,  как и  все  остальные,  являться  в  комиссию  через  каждые  три  дня.  Если  к  этому  еще  прибавить,  что  им  всем  приходилось  там  просиживать  с  10  утра  до  4  ч  и  позже  дня,  то будет вполне  понятно,  что  все  они  давали  слово  никогда  больше  не  возвращаться  в  Москву, находя,  что  на  передовых  позициях  куда  лучше.

В. Галафеева,  жена  капитана  11-го  Туркестанского  стрелкового  полка
( ЦГА  Москвы.  Ф.  17.  Оп.  96.  Д.  968.  Л.  22—25  об. Цит. по: Москва в годы Первой мировой войны. 1914—1917 гг.: Документы и материалы, М., 2014, С. 147)

В декабре 1915 г. подполковник 11-го Туркестанского полка Георгий Галафеев награждается орденом Св.Анны 4-й степени с надписью «за храбрость».
 
 
Tags: идиоты, история, москва
Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

  • 12 comments